Неточные совпадения
Аммос Федорович.
С восемьсот шестнадцатого был избран на трехлетие по
воле дворянства и продолжал должность до сего времени.
Влас наземь опускается.
«Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет
с коня любимого!
С тех пор, как слух прошел,
Что
воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть в горсти!..
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы
с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А не взял бы, свидетель Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи рублей,
Когда б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою… что он куражится
По
воле по моей...
Почувствовавши себя на
воле, глуповцы
с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню,
с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною своею
волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней
с робостью, но опять ее улыбка успокоила его.
Он не мог согласиться
с тем, что десятки людей, в числе которых и брат его, имели право на основании того, что им рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они
с газетами выражают
волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве.
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он хотел не смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять вглядывался в это лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано, и против
воли своей
с ужасом читал на нем то, чего он не хотел знать.
Но, против своей
воли, он здесь, у себя дома, еще более импонировал ей, чем прежде, и она не могла быть
с ним свободна.
И вдруг вместо этого жизнь его
с женою не только не сложилась особенно, а, напротив, вся сложилась из тех самых ничтожных мелочей, которые он так презирал прежде, но которые теперь против его
воли получали необыкновенную и неопровержимую значительность.
«Я должен объявить свое решение, что, обдумав то тяжелое положение, в которое она поставила семью, все другие выходы будут хуже для обеих сторон, чем внешнее statu quo, [прежнее положение] и что таковое я согласен соблюдать, но под строгим условием исполнения
с ее стороны моей
воли, то есть прекращения отношений
с любовником».
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос и что, подписывая бумаги, он исполняет Его
волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы и выдуманную, высоту,
с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
Никогда еще невозможность в глазах света его положения и ненависть к нему его жены и вообще могущество той грубой таинственной силы, которая, в разрез
с его душевным настроением, руководила его жизнью и требовала исполнения своей
воли и изменения его отношений к жене, не представлялись ему
с такою очевидностью, как нынче.
— Я тебе говорю, что не сотни и не люди бесшабашные, а лучшие представители народа! — сказал Сергей Иваныч
с таким раздражением, как будто он защищал последнее свое достояние. — А пожертвования? Тут уж прямо весь народ выражает свою
волю.
— Алексей Александрович, поверь мне, что она оценит твое великодушие, — сказал он. — Но, видно, это была
воля Божия, — прибавил он и, сказав это, почувствовал, что это было глупо, и
с трудом удержал улыбку над своею глупостью.
«Да, одно очевидное, несомненное проявление Божества — это законы добра, которые явлены миру откровением, и которые я чувствую в себе, и в признании которых я не то что соединяюсь, а волею-неволею соединен
с другими людьми в одно общество верующих, которое называют церковью.
— Да моя теория та: война,
с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно.
С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной
воли.
Но зато какую силу
воли придавала им уверенность, что целое небо со своими бесчисленными жителями на них смотрит
с участием, хотя немым, но неизменным!..
Правда, теперь вспомнил: один раз, один только раз я любил женщину
с твердой
волей, которую никогда не мог победить… Мы расстались врагами, — и то, может быть, если б я ее встретил пятью годами позже, мы расстались бы иначе…
Однако мне всегда было странно: я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их
волей и сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь. Отчего это? — оттого ли что я никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это — магнетическое влияние сильного организма? или мне просто не удавалось встретить женщину
с упорным характером?
«А мне пусть их все передерутся, — думал Хлобуев, выходя. — Афанасий Васильевич не глуп. Он дал мне это порученье, верно, обдумавши. Исполнить его — вот и все». Он стал думать о дороге, в то время, когда Муразов все еще повторял в себе: «Презагадочный для меня человек Павел Иванович Чичиков! Ведь если бы
с этакой
волей и настойчивостью да на доброе дело!»
Тут вы
с своей стороны никакого не прилагали старания, на то была
воля Божия, чтоб они оставили мир сей, нанеся ущерб вашему хозяйству.
— Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы
воли, нет отваги на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь —
с завтрашнего дни начнешь новую жизнь,
с завтрашнего дни примешься за все как следует,
с завтрашнего дни сядешь на диету, — ничуть не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается, как сова, сидишь, глядя на всех, — право и эдак все.
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе
с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его
воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную
волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
Ужель та самая Татьяна,
Которой он наедине,
В начале нашего романа,
В глухой, далекой стороне,
В благом пылу нравоученья
Читал когда-то наставленья,
Та, от которой он хранит
Письмо, где сердце говорит,
Где всё наруже, всё на
воле,
Та девочка… иль это сон?..
Та девочка, которой он
Пренебрегал в смиренной доле,
Ужели
с ним сейчас была
Так равнодушна, так смела?
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на
волеС венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней
волею Зевеса
Наследник всех своих родных. —
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.
Наталью Николаевну я уважаю и люблю, Николай, — сказал он, прикладывая руку к груди, — да что она?.. ее
воля в этом доме все равно, что вот это, — при этом он
с выразительным жестом кинул на пол обрезок кожи.
— Да будет
воля твоя! — вскричал он вдруг
с неподражаемым выражением, упал лбом на землю и зарыдал, как ребенок.
Брат ее, еще давно отпущенный на
волю, проживал в какой-то дальней губернии и вел жизнь самую распутную; поэтому при жизни своей она не имела
с ним никаких сношений.
Чем больше горячился папа, тем быстрее двигались пальцы, и наоборот, когда папа замолкал, и пальцы останавливались; но когда Яков сам начинал говорить, пальцы приходили в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы было угадывать тайные мысли Якова; лицо же его всегда было спокойно — выражало сознание своего достоинства и вместе
с тем подвластности, то есть: я прав, а впрочем,
воля ваша!
Но при виде их свежести, рослости, могучей телесной красоты вспыхнул воинский дух его, и он на другой же день решился ехать
с ними сам, хотя необходимостью этого была одна упрямая
воля.
— О, спасибо вам,
волы! — кричали запорожцы, — служили всё походную службу, а теперь и военную сослужили! — И ударили
с новыми силами на неприятеля.
Те исправляли ободья колес и переменяли оси в телегах; те сносили на возы мешки
с провиантом, на другие валили оружие; те пригоняли коней и
волов.
Он выносил беспокойный труд
с решительным напряжением
воли, чувствуя, что ему становится все легче и легче по мере того, как суровый корабль вламывался в его организм, а неумение заменялось привычкой.
Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие
воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине
с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге, — их сила в чувстве, не в самих них.
— Есть некоторые оскорбления, Авдотья Романовна, которые, при всей доброй
воле, забыть нельзя-с. Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно.
Дойдя до таких выводов, он решил, что
с ним лично, в его деле, не может быть подобных болезненных переворотов, что рассудок и
воля останутся при нем, неотъемлемо, во все время исполнения задуманного, единственно по той причине, что задуманное им — «не преступление»…
«Довольно! — произнес он решительно и торжественно, — прочь миражи, прочь напускные страхи, прочь привидения!.. Есть жизнь! Разве я сейчас не жил? Не умерла еще моя жизнь вместе
с старою старухой! Царство ей небесное и — довольно, матушка, пора на покой! Царство рассудка и света теперь и… и
воли, и силы… и посмотрим теперь! Померяемся теперь! — прибавил он заносчиво, как бы обращаясь к какой-то темной силе и вызывая ее. — А ведь я уже соглашался жить на аршине пространства!
Согласитесь сами, что, припоминая ваше смущение, торопливость уйти и то, что вы держали руки, некоторое время, на столе; взяв, наконец, в соображение общественное положение ваше и сопряженные
с ним привычки, я, так сказать,
с ужасом, и даже против
воли моей, принужден был остановиться на подозрении, — конечно, жестоком, но — справедливом-с!
Борис. Нельзя мне, Катя. Не по своей я
воле еду: дядя посылает, уж и лошади готовы; я только отпросился у дяди на минуточку, хотел хоть
с местом-то тем проститься, где мы
с тобой виделись.
Катерина. Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя
воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке,
с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись…
Читатель! Верно, нет сомненья,
Что не одобришь ты конёва рассужденья;
Но
с самой древности, в наш даже век,
Не так ли дерзко человек
О
воле судит Провиденья,
В безумной слепоте своей,
Не ведая его ни цели, ни путей?
— Что ты это, сударь? — прервал меня Савельич. — Чтоб я тебя пустил одного! Да этого и во сне не проси. Коли ты уж решился ехать, то я хоть пешком да пойду за тобой, а тебя не покину. Чтоб я стал без тебя сидеть за каменной стеною! Да разве я
с ума сошел?
Воля твоя, сударь, а я от тебя не отстану.
Савельич поглядел на меня
с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на
волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился
с известием, что лошади готовы.
С неспокойной совестию и
с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь
с моим учителем и не думая
с ним уже когда-нибудь увидеться.
Швабрин упал на колени… В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и гнева.
С омерзением глядел я на дворянина, валяющегося в ногах беглого казака. Пугачев смягчился. «Милую тебя на сей раз, — сказал он Швабрину, — но знай, что при первой вине тебе припомнится и эта». Потом обратился к Марье Ивановне и сказал ей ласково: «Выходи, красная девица; дарую тебе
волю. Я государь».
— Это значит, — отвечал я ему
с видом как можно более невинным, — обходиться ласково, не слишком строго, давать побольше
воли, держать в ежовых рукавицах.
Боюсь, сударь, я одного смертельно,
Чтоб множество не накоплялось их;
Дай
волю вам, оно бы и засело;
А у меня, что дело, что не дело,
Обычай мой такой:
Подписано, так
с плеч долой.
— Это, батюшка, земля стоит на трех рыбах, — успокоительно,
с патриархально-добродушною певучестью объяснял мужик, — а против нашего, то есть, миру, известно, господская
воля; потому вы наши отцы. А чем строже барин взыщет, тем милее мужику.
С русскими он развязнее, дает
волю своей желчи, трунит над самим собой и над ними; но все это выходит у него очень мило, и небрежно, и прилично.
В молодости она была очень миловидна, играла на клавикордах и изъяснялась немного по-французски; но в течение многолетних странствий
с своим мужем, за которого она вышла против
воли, расплылась и позабыла музыку и французский язык.